@
Удивительным был облик этого человека. Он запечатлен в самом имени Иларион, что в переводе с греческого означает "тихий, ласковый, веселый" ("утешный", по выражению одного из современных ученых). "Свете тихий" говорится именно об этом качестве.
Владимир Алексеевич Троицкий от природы был веселым и общительным человеком. В семилетнем возрасте он с трехлетним братом отправился из родного села пешком в Москву учиться. Когда же отец на лошади нагнал их уже далеко от дома, будущий владыка Иларион с юмором объяснил свой поступок: "А как же Ломоносов? Он пошел в Москву пешком, и я тоже решил идти учиться".
С самого раннего детства главным источником его радости была Церковь Божия: совсем крошечным он уже стоял на клиросе. Потом пришло и глубокое понимание Церкви как Богочеловеческого организма, где люди объединены любовью. Именно Церкви как единственному источнику подлинной радости посвящены большинство богословских работ профессора Троицкого. Их главная идея - "Кому Церковь не Мать, тому Бог не Отец" - объясняет, что счастье возможно лишь в полноте этого Семейного союза. Архиепископ Иларион так писал секретарю комиссии по устройству мировой конференции христианства Роберту Гардинеру: "С радостью готов беседовать с Вами по столь дорогому для меня вопросу, как вопрос о Церкви..."
И эта радость явственно отражалась в его облике. В Московской Духовной Академии, где профессор Владимир Троицкий читал лекции по Новому Завету, его бесконечно любили. Высокий и стройный, с прекрасными голубыми глазами, со звучным голосом, всегда жизнерадостный и вдохновенный, он производил впечатление русского богатыря с недюжинной силой и умом. В его прекрасной наружности просвечивала благородная, чистая душа - и в этом был источник его обаяния.
После пострига Владимира Троицкого в 1913 году его духовная радость лишь умножилась. Своим пасхальным обликом архиепископ Иларион напоминал преподобного Серафима Саровского, которого он очень любил. Однажды владыка так и написал: "Есть на земле носители торжествующего христианства, всегда радостные, всегда с пасхальными песнопениями на устах, и лицо их, как лицо Ангела".
Но то были относительно благополучные годы. Нашу страну и Церковь ожидали страшные, трагические события, которые неотвратимо должны были разрушить светлый и мирный дух любого человека. Особенно, если этот человек стоял у самого кормила церковного корабля.
Именно здесь оказался архиепископ Иларион, ставший сподвижником Святейшего Патриарха Тихона. Владыке досталась страшная роль живого щита между Всероссийским Патриархом и безбожной властью. Его, тогда уже настоятеля Сретенского монастыря, вызывали на Лубянку, без причины арестовывали, а в 1923 сослали на год в Архангельск.
По возвращении владыке Илариону пришлось вступить в борьбу с "обновленцами", пытавшимися тогда захватить власть в Церкви. Он изгонял их из храмов, переосвящал престолы, возвращал людей в Православие. Не боялся он и публичных диспутов в Политехническом музее с наркомом Луначарским и вождем обновленцев Введенским. И слушатели чувствовали дух истины и жизни, заключенный в словах владыки; народ устраивал ему овации и горячо благодарил. Вся эта деятельность архиепископа Илариона окончательно взбесила большевиков, и владыку отправили в Соловецкий концлагерь.
"Надо побыть в этой обстановке хоть немного, а так не опишешь. Это воочию сам сатана", - писал архиепископ Иларион из лагеря. По свидетельству другого заключенного, Соловецкая каторга была "страшной, зияющей ямой, полной крови, растерзанных тел, раздавленных сердец". Могло ли здесь найтись место радости?
Однако и в лагере архиепископ Иларион сохранял бодрость и веселие. Владыка с двумя епископами и несколькими священниками работал сетевязальщиком и рыбаком. По этому поводу он шутил переложением слов стихиры на Троицын день: "Вся подает Дух Святый: прежде рыбари богословцы показа, теперь наоборот - богословцы рыбари показа". Благодушие его простиралось даже на советскую власть, на которую он мог смотреть незлобивыми очами. Одного из начальников охраны архиепископ Иларион даже спас от верной смерти, рискуя собственной жизнью. Вообще, владыку очень веселила мысль, что Соловки становятся школой добродетелей: нестяжания, кротости, смирения, воздержания, терпения, трудолюбия.
Архиепископ Иларион пользовался в лагере необыкновенным уважением. Его любовь ко всякому человеку, внимание к каждому, общительность были просто поразительными. Он был самой популярной личностью среди всех слоев на Соловках. Даже шпана и уголовщина, с которой высокодуховному человеку, казалось, невыносимо рядом находиться, становилась его другом и собеседником. Она любила и уважала его за простоту и открытость. Но за этой формой веселости и светскости стояли детская чистота, великая духовная опытность, доброта и милосердие, бесстрашие и глубокая вера, нелицемерное благочестие, соединенное с незаурядным интеллектом. Этот вид обыкновенной греховности, юродство, личина светскости скрывали от людей внутреннее делание и спасали его самого от гордости и тщеславия.
Владыка провел в лагере шесть ужасных лет - последних лет своей жизни. Но его ликующая радость за это время не исчезла; она лишь как бы приняла вид пасхальной заутрени, единственный раз разрешенной на Соловках в 1926 году. Вот как рассказывает о ней очевидец.
"Тишина; кромешная тьма вокруг на земле; а по небу ходят радужные столпы света - играет северное сияние... И вот послышались их открытых врат храма священные песнопения. Грозным повелением облеченного неземной силой иерарха прогремело заклятие-возглас владыки Илариона:
- Да воскреснет Бог и расточатся врази Его!
И двинулся из врат церкви, сверкая многоцветными огнями, небывалый крестный ход. Шли семнадцать епископов в древних облачениях, окруженные светильниками и факелами, более двухсот иереев и столько же монахов, а за ними - нескончаемые волны тех, чьи исстрадавшиеся сердца жаждали одного - света Воскресения.
Из дверей храма выплывали блистающие хоругви, изготовленные мастерами Великого Новгорода; двигались светильники - дар венецианских дожей северной обители; на духовенстве сверкали священные облачения, вышитые тонкими пальцами московских великих княжон.
- Христос воскресе! - возгласил владыка Иларион.
- Воистину воскресе! - прозвучало в ответ, как тысячеголосое эхо, под куполом сияющего неба..."
В 1929 году закончился срок архиепископа Илариона, и его отправили в новую ссылку - в Среднюю Азию. До нее владыка не добрался...
Он умер от сыпного тифа на этапе, в Петроградской тюремной больнице 28 декабря 1929 года. Врач расслышал последние слова владыки: "Как хорошо! Теперь мы далеки от..." Он ушел страну, где радость бесконечная.